О жизни и творчестве Михаила Васильевича Ломоносова написано свыше пяти тысяч работ различного уровня. Однако в них мало говорится о его семье, о матери, жене, детях.
Ломоносов родился, провёл детство и юность на архангельском Севере. Поморье исторически являлось посредником между Западом и центром Руси. Положение крестьян на Севере в значительной мере было аналогично их положению в Скандинавии, где никогда не было крепостного права. Именно это обстоятельство объясняет наличие специфических образовательных традиций и своеобразный характер скандинавов и поморов. Из них формировались предприимчивые люди, среди которых были и Ломоносовы. Фамилия Ломоносовых в документах встречается с XVI века. Леонтий — прадед Михаила Васильевича — и его сыновья Лука и Дорофей были черносошными крестьянами. Лука выдвинулся среди односельчан, и в начале XVIII века его выбрали земским старостой, но своё хозяйство он не бросал. Отец Михаила Васильевича Василий Дорофеевич также зарекомендовал себя деятельным человеком. В деревне Денисовке у него был дом с двором, прудом и колодцем. Двор имел приблизительно полдесятины земли и лежал в плоской низине, часть которой занимал широкий пруд. Он соединялся с рекой канавой, отгороженной от реки решёткой. В пруду разводили рыбу — в то время на Севере единственный пример искусственного рыбного хозяйства. Есть предположение, что Василий Ломоносов рано лишился отца, поэтому одной из характерных его черт была «податливость к сиротам», то есть, на себе испытав горькую долю, он не оставался равнодушным к судьбе других сирот. В сиротстве следует видеть причину его неграмотности, хотя в роду Ломоносовых грамотность была распространена. Василий с детства заботился не только о себе, но и о своей матери. Позднее сыну Михаилу он говорил, что все своё «довольство» он нажил «кровавым потом». Василий Дорофеевич характеризовался как человек энергичный, наблюдательный. По воспоминаниям современников, он был «простосовестен, с соседями обходителен», «по натуре добр», «весьма религиозен» и привержен к церкви, что проявилось в заботе о строительстве каменного Куростровского храма. Он лично пожертвовал 18 рублей на это богоугодное дело, а также собирал средства в Архангельске, на «лодьях», у себя в доме на семейных торжествах. Василий Ломоносов активно участвовал в церковно-приходских делах и хлопотал в 1735 году об отводе земли новому дьякону Куростровского прихода.
Многие черты отца унаследовал «даровитый сын», при этом важное значение имели как «естественное преемство», так и личный пример старшего Ломоносова. На становление личности будущего академика оказало влияние то, что Михаилу не пришлось испытать той принижающей человека бедности, которую приходилось терпеть значительной части русского крестьянства.
Отец Ломоносова по взглядам был типичным помором: он считал, что мужчина в доме должен обеспечить достаток, еду, тепло. Поэтому Василий Дорофеевич занимался одновременно крестьянским трудом, рыбным и зверобойным промыслом, перевозкой грузов. Для него важным являлся как дом, где он мог согреться, отдохнуть, набраться сил для работы, так и его хозяйка. Женился он трижды. Первая жена — Елена Ивановна Сивкова — подарила ему в 1711 году единственного сына Мишеньку. О матери Михаила сохранились очень скудные сведения. Елена Ивановна была дочерью матигорского дьякона Ивана Сивкова. Около 1708 года Иван Сивков умер, оставив дочь сиротой. Вероятно, в 1709 или 1710 году она вышла замуж за 27—28-летнего Василия Ломоносова. Находясь в зрелом возрасте, Василий из большого числа вероятных невест выбрал девушку-сироту. Это свидетельствует о том, что для него главным был не материальный расчёт, а любовь. Этнографы Севера отмечали, что Поморье славилось замечательными женщинами с тонкими, миловидными чертами. Однако они не уступали мужчинам ни в силе, ни в ловкости, ни в трудолюбии. Поморка целыми днями хлопотала то около печи, то около скота, то с детьми, а если вечером выпадал свободный час, садилась за прядение шерсти своих овец, за вязание, шитьё. Женщина-поморка была очень чистоплотной, до щепетильности. Общественное мнение строго охраняло её нравственный облик. Так, поморку безукоризненного поведения называли «славуха», а гулящую, вольного поведения — «свистуля», от слова «посвистывать» — погуливать, вести непорядочную, зазорную жизнь. Нерадивая, мотовитая женщина, разорительница получала в народе прозвище «развитка». Однако помор знал: «Лихая жена — да законная, своя». Женщина на Русском Севере была не просто хранительницей домашнего очага, быта. В поморской семье существовал тип двойного лидерства — наличие двух глав семьи в лице отца и матери. Стабильность общества во многом определялась стабильностью семьи.
Елена Ивановна была хорошей хозяйкой и женой. Оставляемая мужем во время его продолжительных и опасных для жизни поездок по Белому морю, она сосредоточила свою любовь на сыне-малютке. При заботливом уходе любящей матери ребёнок рос здоровым, смышлёным, вдумчивым. Михаил был очень привязан к матери, а её нередко скорбный образ глубоко запечатлелся в его душе. Мать отдавала ему всё своё тепло и заботу, как будто чувствовала близкую смерть. Беззаботное детство Миши закончилось в 1720 году, когда умерла Елена Ивановна. Детские воспоминания о матери Михаил Ломоносов хранил глубоко в себе. Скорее всего, по её образу он искал себе будущую жену. Так, отец очень хотел женить несовершеннолетнего Михаила и даже «сговорил было в Коле у неподлого человека взять за него дочерь». Но сын отказался.
Появление мачехи сделало для Михаила родной дом чужим и холодным. Довольно часто сын приходил на могилу матери, мысленно искал поддержки. Уходя с обозом в декабре 1730 года в Москву, Ломоносов, по преданию, попрощался с родной могилой, словно чувствовал, что делает это в последний раз.
К сожалению, Ломоносов не оставил ни автобиографии, ни мемуаров, по которым можно было бы восстановить его детство, юность и другие жизненные периоды. В сохранившихся письмах и работах первого российского академика нет ни одного слова о матери. Это понятно и объяснимо: он писал о другом — научном, общественном, а личная жизнь оставалась внутри, но родившую-ся в 1749 году дочь он назвал дорогим для него именем — Елена.
Стремление к знаниям привело Михаила Ломоносова в Германию, сначала в Марбург, затем во Фрайберг. Барон Корф, который отправлял русских студентов на учёбу в далёкую страну, говорил: «Я наслышан, каковы нравы тамошних студентов, а поэтому бойтесь главных причин человеческой глупости — женщин, вина, табака и пива!.. Я верю, что вас ждёт великое будущее…».
В Марбурге — крупнейшем университетском городе Европы — Ломоносов провёл четыре года из своего пятилетнего пребывания в Германии. Здесь талант и уникальность Михаила Васильевича были замечены его любимым учителем, известнейшим философом-просветителем Европы Христианом Вольфом. Здесь же Ломоносов встретил свою будущую жену Елизавету Цильх, которая, кстати, родилась 22 июня 1720 года, в год смерти матери Ломоносова. Её отец, Генрих Цильх, был пивоваром и считался человеком среднего достатка. К моменту приезда Ломоносова его уже не было в живых.
Смерть отца подорвала материальное благополучие семьи Цильх. Матери пришлось сдавать часть дома квартирантам, студентам. Мать Елизаветы, Елизавета-Кристина Цильх (урождённая Зергель), стремилась материально обеспечить жизнь двоих детей: сына Иоганна и дочери Елизаветы. Историк Вильгельм Экхардт, бывший директор Государственного гессенского архива, доказал, что будущий академик жил в городе Марбурге в доме, находившемся в переулке Вендельгассе, 2. На нём установлена памятная доска. В четырёхэтажном здании с уютным внутренним двориком и сейчас находится студенческое общежитие. Переулок Вендельгассе настолько узок, что дома стоят, тесно прижавшись друг к другу. Из дома напротив можно было видеть всё, что происходило в студенческих комнатах. Обычно у нас пишут о том, что русские студенты, поддавшись соблазнам вольности, вели весёлый образ жизни, поэтому испытывали нужду в деньгах. Однако это не соответствует действительности.
Студенческое время — прекрасная пора в любую эпоху. Русские студенты быстро подружились с немецкими сверстниками и принимали участие в молодёжных пиршествах, гулянках, розыгрышах, потасовках. Имеется свидетельство немца Пюттера, жившего напротив дома Ломоносова и хорошо изучившего его привычки. Основную часть денег будущий академик расходовал на книги, платил фрау Цильх за стол и квартиру. Скромный в быту, Ломоносов, по словам Пюттера, вёл размеренный образ жизни, без излишеств: его завтрак состоял из «нескольких селёдок и доброй порции пива». Позднее Пюттер познакомился с Ломоносовым поближе и высоко оценил его прилежание, мудрость суждений, образ мыслей. Об этом же вспоминал и учитель Ломоносова Христиан Вольф. Его любимый ученик никогда не пропускал занятий и был прилежен в учении: «Я любил видеть в лектории этот высокий лоб, этот взгляд, сияющий разумом. Но ах! Как часто этот лоб украшается зловещей шишкой и фонарь под глазом светит ярче “сияния ума”… Царственный друг мой, император Пётр Первый, успокаивал мою тревогу относительно количества вина, употребляемого Его Величеством зараз, говорил: “Пьян, да умён — два угодья в нём!” Увы! Вижу справедливость сего изречения на русском моём ученике… Впрочем, моего русского ученика пьяным я не видал — хитрая бестия!»
Ломоносов долго присматривался к Елизавете Цильх, наблюдал за ней. Она привлекала его домовитостью, покоем, искренностью. Увлечение Ломоносова милой девушкой переросло в глубокое чувство. Он очень своеобразно понимал любовь, о чём позже написал в учении о красноречии: «Любовь есть склонность духа к другому кому, чтобы из его благополучия иметь услаждение».
Как создать благополучие для любимого человека? Этот вопрос волновал Ломоносова, и на него в то время он не мог дать ответ. Молодые люди были знакомы около двух лет, когда в 1738 году между ними произошло объяснение. Ломоносов хорошо понимал всю ответственность, которую брал на себя, выбирая в невесты немецкую девушку. Всё осложнялось двумя моментами: отсутствием у Ломоносова средств к содержанию семьи и принадлежностью его возлюбленной к другой вере. Михайло Васильевич рассчитывал, что его материальное положение в России будет более благополучным для жизни семьи. Следовало уговорить Елизавету переехать в неизвестную для неё страну. В феврале 1739 года они поженились, не обвенчавшись в церкви, и 19 ноября у них родилась дочь Катерина-Елизавета. В церковной метрике с немецкой педантичностью указано: незаконнорождённая, в связи с тем, что их брак был гражданским, а не церковным. (Девочка умерла вскоре после переезда в Петербург.)
Двадцать шестого мая 1740 года Ломоносов, наконец, обвенчался с Елизаветой-Кристиной Цильх в церкви реформаторской общины Марбурга. После этого он стремился поскорее уехать на родину и начать научную работу. Он не мог привезти молодую жену на пустое, необжитое место. Супруги договорились, что Михаил вышлет из России жене приглашение и деньги на переезд. Положение осложнялось тем, что тяжело болела мать Елизаветы, а сама она ждала второго ребёнка, который родился 1 января 1742 года, после отъезда Ломоносова в Санкт-Петербург. Елизавета назвала его Иоханнесом. Это был единственный сын Михаила Васильевича, который прожил всего лишь один месяц и умер 7 февраля.
После этого умирает мать Елизаветы. Пережитые потрясения окончательно убедили Елизавету в необходимости ехать к мужу в Россию. Но от него не было никаких известий… Ломоносов, прибыв в Петербург 8 июня 1741 года, мечтал быстрее заняться научной работой. К сожалению, не всё шло в его жизни так, как ему хотелось. Восьмого января 1742 года Ломоносов был назначен адъюнктом (помощник профессора, ассистент) и выполнял различные поручения: составление каталога минералов, переводы статей, оформление научных диссертаций по материалам, привезённым из-за границы. Ему было назначено жалованье в 360 рублей в год, выделены две комнаты в доме Академии наук.
Академией наук в то время фактически управлял немец Шумахер, руководитель канцелярии, сосредоточивший в своих руках академические финансы. При господстве в Академии немцев природному россиянину с собственным мнением особого продвижения по ступеням научной карьеры не предвиделось. Он видел, как его «обходили» адъюнкты ниже по званию, но обласканные Шумахером. Ломоносов испытывал постоянную зависимость и мелочный контроль со стороны академической бюрократии. Даже садовник-немец не разрешал ему брать овощи из огорода Академии, дрова, свечи и прочее. Учёный был возмущён, его гордая натура протестовала против такого засилья иностранцев. В результате острых и бурных столкновений в Академии он был подвергнут домашнему аресту и просидел «под караулом» семь с половиной месяцев. Его освободили при условии «просить прощения в учинённых дерзостях» у профессоров Академии, что и было сделано им на заседании конференции Академии 27 января 1744 года.
Во время ареста Ломоносов обучал одного из студентов химии, минералогии, стихотворному искусству и написал известные поэтические размышления — «Вечернее» и «Утреннее», книгу по металлургии, провёл исследования в области физики, химии.
Находясь под стражей, Ломоносов несколько раз обращался в Академию наук с просьбой выдать ему денежную сумму в счёт невыплаченного жалованья. В августе 1743 года он писал, что почти целый год не получал денег от Академии и «оттого пришёл в крайнюю скудость. А ныне я, нижайший, нахожусь болен и притом не только лекарства, но и дневной пищи себе купить на это не имею и денег взаймы достать нигде не могу». На этом прошении рукой секретаря академической канцелярии Волчкова наложена резолюция: «За неимением в казне денег выдать Ломоносову пять рублёв». В расходной книге имеется такая расписка: «Оные пять рублёв адъюнкт Михайло Ломоносов взял, а вместо его за болезнию по прошению его расписался переводчик Никита Попов». Чуть позже Ломоносов пишет прошение в Сенат о назначении годового жалованья по должности профессора химии в 660 рублей, так как «химическая наука состоит не только в одной теории, но и в весьма трудной практике, которая и здравью вредительна бывает».
Дело заключалось в том, что Сенат, назначив его профессором, забыл установить ему оклад. Рассмотрение дела Сенатом затянулось. Шумахер в своём представлении Сенату от 10 июля 1745 года уклончиво писал: «Профессорам при Академии разные оклады: иным по 860, другим по 660, молодшим по 500». Указ Сената о назначении Ломоносову годового оклада в сумме 660 рублей был подписан только 14 марта 1746 года. Существует ещё ряд подобных документов, свидетельствующих об униженном материальном состоянии Ломоносова.
Не имея от мужа никаких вестей, Елизавета Цильх начала искать его через русского посланника в Гааге. Её письмо было получено графом А. Бестужевым-Рюминым, а затем Я. Штелиным. Ломоносов выслал ей на дорогу сто рублей, и, предположительно, в первой половине 1743 года Елизавета Цильх вместе со своей четырёхлетней дочерью и братом приезжает в Санкт-Петербург. Биографы Ломоносова предполагают, что после её приезда состоялось их венчание в православной церкви, которая не запрещала браки между представителями разных христианских конфессий, но считала обязательным воспитание детей в духе православия. После этого Елизавета Цильх стала носить имя Елизаветы Андреевны Ломоносовой. Сдержанной, внешне строгой и несколько чопорной Елизавете пришлось полностью перестраивать свою жизнь.
По-разному биографы Ломоносова оценивают этот брак. Можно предположить, что рождение в 1739 году внебрачного ребёнка позволило Ломоносову пережить глубокое и трепетное чувство отцовства. Вероятно, он испытывал ностальгию по собственной семье и понимал, что к тридцати годам у человека должен быть свой дом. Появление маленькой дочки накладывало на него определённые обязательства перед Елизаветой Цильх и её семьёй. Некоторые считают, что такой завидный жених, каким был Михайло Ломоносов, мог бы найти себе жену среди русских девушек. Однако судьба распорядилась иначе. Его нельзя обвинить в мимолётности чувства, приведшего к случайной связи. Ломоносов отличался благородной «упрямкой», которая позволяла ему принимать объективно разумные решения. Его брак с Елизаветой был глубоко обдуманным шагом. Он знал свою будущую жену около четырёх лет и за это время мог убедиться в искренности и надёжности их чувств друг к другу. Тем более что он был старше Елизаветы почти на девять лет. Позднее в работе «О сохранении и размножении российского народа» он писал, что такая разница в возрасте мужа и жены является оптимальной.
Вопреки домыслам, Ломоносов оказался однолюбом и всю жизнь испытывал нежность к своей супруге. Елизавета Андреевна тонко чувствовала настроение мужа, оберегала его от бытовых проблем, строила настоящий уютный дом, в котором всем было хорошо. Она взяла на себя неблагодарные житейские заботы. В собственный дом Ломоносовы въехали 9 сентября 1757 года. Был использован типовой проект «дома для именитых граждан». В письме к Л. Эйлеру от февраля 1765 года Михаил Васильевич писал: «…Бог помог мне обзавестись собственным домом, и я уже восемь лет живу в центре Петербурга в поместительном [доме], построенном по моим соображениям, с садом и лабораторией, и делаю по своему усмотрению всякие инструменты, опыты». Дом был двухэтажным, с мезонином и боковыми флигелями и располагался в центре города, фасадом на реку Мойку. Во дворе выкопали пруд, построили астрономическую обсерваторию. Впоследствии этот особняк перешёл к дочери учёного.
Загруженный работой, Ломоносов практически не имел времени на полноценный отдых, развлечения. Для того чтобы не нарушать ритм жизни учёного, семья ограничивала количество гостей в доме. Так, в письме графу И. И. Шувалову от 19 января 1761 года Ломоносов писал: «По разным наукам у меня столько дела, что я отказался от всех компаний; жена и дочь моя привыкли сидеть дома и не желают с комедиантами обхождения». Вместе с тем в доме Ломоносовых существовала добрая традиция приглашать хороших знакомых в гости. Например, сохранилось письмо к Я. Я. Штелину от 9 ноября 1764 года такого содержания: «Мне есть с вашим высокородием чего поговорить, а иное и посмеяться некоторому новому Kretze-Luft-Vogelein. Покорно прошу после обеда чашку чаю выкушать, чем я весьма много одолжен буду».
Есть свидетельства того, что на балах, маскарадах Михаил Васильевич бывал вместе с женой. На одном из них Елизавета Петровна подарила ей оригинальный веер.
В доме Ломоносовых постоянно бывали ученики Михаила Васильевича — Алексей Протасов, Иван Барков. Довольно часто его посещал граф Иван Иванович Шувалов. Жена и дочь Ломоносова любили встречать его. И. И. Шувалов был моложе Ломоносова на 13 лет, но, по-европейски образованный, он хорошо понимал предназначение учёного для славы России, поэтому поддерживал начинания Ломоносова в организации Московского университета, развитии образования, науки. Первый российский академик писал: «Я сие великое училище задумал и обдумал, охлопотал, выносил его и породил; горячими слезами воспитал и жить пустил и за гробом стану о нём Бога молить…»
По воспоминаниям жившей у Ломоносовых племянницы Матрёны Евсеевны, в доме учёного всегда радовались гостям, особенно северянам. Тогда «на широком крыльце накрывался дубовый стол, и сын Севера пировал до поздней ночи с весёлыми земляками своими, приходившими из Архангельска на кораблях и привозившими ему обыкновенно в подарок мочёной морошки и сельдей. Точно такое же угощение ожидало и прочих горожан, приезжавших по первому зимнему пути в Петербург с трескою».
В жаркие летние дни обложенный книгами и бумагами Ломоносов писал с утра до восьми вечера в беседке. Племянница Матрёна Евсеевна довольно часто бегала в погреб за пивом, так как дядюшка жаловал этот напиток прямо со льда. Учёный любил работать на воздухе. В летнюю пору он не выходил из сада, за которым ухаживал, прививая и очищая деревья. Подобное он наблюдал в Германии. «Сидя в саду или на крыльце в китайском халате, принимал Ломоносов посещения не только приятелей, но и самих вельмож, дороживших славою и достоинствами поэта выше своего гербовника; чаще же всех и долее всех из них сиживал у него знаменитый меценат его, Иван Иванович Шувалов… Бывало, сердечный мой так зачитается да запишется, что целую неделю не пьёт, не ест ничего, кроме мартовского (пива) с куском хлеба и масла».
Седьмого июня 1764 года дом Ломоносовых посетила императрица Екатерина (см. 4-ю стр. обложки). Она посмотрела мозаичные работы учёного, посвящённые Петру Великому, изобретённые им физические инструменты, наблюдала физические и химические опыты, пообедала с семьёй учёного. После этого императрица пригласила Ломоносовых к себе в гости: «Завтра приезжайте ко мне откушать хлеба-соли, щи у меня будут такие же горячие, какими потчевала нас ваша хозяйка».
Очень тепло приняла семья Ломоносовых племянника из Матигор Мишеньку Головина, названного в честь дядюшки. Об этом свидетельствует единственное сохранившееся до нашего времени письмо Ломоносова сводной сестре Марии Васильевне Головиной от 2 марта 1765 года. Письмо написано за месяц до смерти учёного. В нём он сообщает, как привыкает к новой жизни девятилетний мальчик из далёких северных Матигор, что находятся рядом с Холмогорами: «Мишенька приехал в Санкт-Петербург в добром здоровье… умеет очень хорошо читать и исправно также пишет для ребёнка нарочито. С самого приезда сделано ему новое французское платье, сошиты рубашки и совсем одет с головы и до ног, и волосы убирает по-нашему, так, чтобы его на Матигорах не узнали. Мне всего удивительнее, что он не застенчив и тотчас к нам и к кушанью нашему привык, как бы век у нас жил, не показал никакова виду, чтобы тосковал или плакал. Третьего дня послал я его в школы здешней Академии наук, состоящия под моею командою, где сорок человек дворянских детей и разночинцев обучаются и где он жить будет и учиться под добрым смотрением, а по праздникам и по воскресным дням у меня будет обедать, ужинать и ночевать в доме. Учить его приказано от меня латинскому языку, арифметике, чисто и хорошенько писать и танцевать. Вчерашнего вечера был я в школах нарочно осмотреть, как он в общежитии со школьниками уживается и с кем он живёт в одной камере. Поверь, сестрица, что я об нём стараюсь как должен добрый дядя и отец-крёстный. Также и хозяйка моя и дочь его любят и всем довольствуют. Я не сомневаюсь, что он через учение счастлив будет. И с истинным люблением пребываю брат твой. Михаил Ломоносов».
Впоследствии М. Головин стал адъюнктом Академии наук, профессором Петербургской учительской семинарии, в которой впервые в России начали готовить учителей для общеобразовательной школы. Миша Головин всегда с теплом вспоминал своего знаменитого дядю и его уютный дом… Однако жизнь его была очень короткой: он умер в 34 года, не оставив после себя наследников.
Михаил Васильевич Ломоносов по-мужски, по-поморски оберегал покой своей семьи. Елизавета Андреевна стремилась лишний раз не волновать его житейскими проблемами. Однако её очень беспокоил немец-сосед Штурм, хороший знакомый Шумахера.
Елизавета Андреевна сажала цветы у своего дома, следила за чистотой и порядком вокруг него, разводила кур, кошечек. Штурм, стремясь досадить жене Ломоносова, выливал на цветники грязную воду, разгонял животных. Ломоносов несколько раз предупреждал соседа, но однажды его терпение лопнуло, и гнев учёного был страшен. Вот как описывал это сам Штурм: «Торжества моего день рождений омрачил злодеяния Ломоносова. Двадесять немецких господ и дамен, моих гостей, пошёл воспевать невинный мадригал в Ломоносов палисад. Внезапно на головы воспеваемых 9 господ и дамен из окна Ломоносов квартир упадает пареных реп, кислых капуст, досок и брёвна. Я и мой зупруга сделали колокольный звон на двери, но он вырвался с отломленным перилом и вопияще: “Хорошо медведя из окна дразнить!” — гонял немецкий господ по улице, едва успел гостеприимная дверь захлопнуть всех моего дома. Но два даментуалет похитил на ходу и утерял клейнод на переду. Я и моя зупруга маялись на балкон поливать его водами и случайно, может быть, ронялись цветочными горшками. Но Ломоносов вынес дверь на крюк и сражался в наших комнат. Стукал своим снастнем двадесять господ. И даже выскакнили окнами и везде кричали караулы! Дондеже явился зольдатен гарнизон!!» Известно, что у Ломоносова были большие неприятности после этого конфликта. Острословы по этому поводу сложили стишки: «Немец гут, а русский тут!». Даже императрица Екатерина говорила гостям о том, что «русский немцу задал перцу!..» Тем не менее Ломоносов оградил свою семью от грубых нападок соседа. Впоследствии подобных конфликтов больше не происходило.
О жизни семьи Ломоносовых почти не сохранилось каких-либо документов, воспоминаний. Глава семьи был сторонником того, что «сор из избы не выносят». Необходимо отметить, что в Полном собрании сочинений Ломоносова есть ряд документов, свидетельствующих о тяжёлом физическом, моральном и финансовом положении семьи учёного. Так, 24 июля 1762 года Ломоносов писал М. И. Воронцову о том, что «тяжкая моя болезнь, снова усилившись в другой ноге, не даёт мне покоя и свободы не токмо из дому, но ниже и с постели вытти».
Болезнь активно развивалась с февраля 1762 года. Двадцать пятого июля 1762 года копиист, носивший на подпись канцелярские журналы, не был допущен к Ломоносову, причём ему было объявлено, что «господин советник за болезнию в академическую канцелярию ездить и дел в доме подписывать не может».
По воспоминаниям современников, в последние годы жизни Ломоносов стал чрезвычайно рассеянным и нередко во время обеда «вместо пера, которое он по школьной привычке любил класть за ухо, клал ложку, которою хлебал горячее, или утирался своим париком, который снимал с себя, когда принимался за щи…» В этот сложный период семья Ломоносовых стала ещё дружнее, сплочённее. Дочь помогала матери ухаживать за отцом. Один из итальянских профессоров, побывав в их доме, говорил, что никогда не видел более счастливого семейства.
О дочери Ломоносова, Елене, как и о его жене, почти не сохранилось документальных свидетельств. Известно, что она была высокообразованной девушкой, знавшей языки, литературу, музыку. Родители заботились о её воспитании. За месяц до смерти Ломоносова мать и отец благословили дочь на брак с главным библиотекарем Императорской библиотеки Алексеем Константиновым, сыном брянского протопопа. Алексей был на двадцать один год старше Елены. С 1750 года Константинов обучался в Академическом университете естественным наукам у И. А. Брауна и поэтике у Ломоносова. Пятнадцатого сентября 1766 года состоялось бракосочетание Алексея и Елены. Она получила в наследство от отца фабрику в Усть-Рудице, где часто и подолгу жила вся семья. Константиновы прожили вместе всего шесть лет: в 1772 году Елена умерла, будучи двадцати трёх лет от роду.
Она умерла молодой, как и мать Ломоносова. Семья Константиновых имела четверых детей: сына Алексея, дочерей Софью, Екатерину и Анну. Алексей прожил после смерти жены тридцать шесть лет. Он умер в 1808 году. Оба похоронены почти рядом с могилой Ломоносова на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры. Их дети продолжили род Ломоносовых. Дочь Софья вышла замуж за Н. Н. Раевского, у них было пятеро детей. Семья Раевских находилась в близких отношениях с Пушкиным. Младшая дочь Мария Николаевна вышла замуж за князя С. Г. Волконского и разделила с ним ссылку в Сибирь. Потомки по женской линии Ломоносовых породнились со знаменитыми фамилиями России. Однако после 1917 года почти все они уехали из страны.
Михаил Васильевич, по воспоминаниям современников, не очень желал брака дочери с Константиновым. Трудно теперь это объяснить, но предположить можно следующее. Во-первых, он достаточно хорошо знал будущего зятя как своего студента. Во-вторых, Константинов был намного старше Елены. Ломоносов, как известно, являлся противником такой возрастной разницы вступающих в брак. Как любящий отец, он желал своей дочери только счастья. Но, чувствуя приближающуюся смерть, благословил молодых. В это время Ломоносов уже практически не выходил из дома.
С 4 марта 1765 года учёный прекратил посещение Академии наук. В начале апреля написал проект прошения в Сенат, в котором указал, что в случае его смерти начатое им «мозаичное дело» может быть доверено его шурину Цильху и мозаичному мастеру Васильеву. Четвёртого апреля 1765 года, в пять часов вечера, простившись с женой, дочерью и другими людьми, находившимися в доме, первый российский академик скончался.
После смерти мужа Елизавета Андреевна оказалась в тяжёлом материальном положении. Прожив почти тридцать лет в браке, она чувствовала себя защищённой, достаточно обеспеченной. Теперь же ей пришлось решать все хозяйственные вопросы самостоятельно. Как статской советнице, Елизавете Андреевне положен был годовой оклад мужа в размере 1875 рублей, за вычетом долга Академии наук в размере 667 рублей 45 с половиной копеек. Однако этих денег она так и не получила. Седьмого мая 1766 года вдова Ломоносова просила И. Елагина, близко находившегося к императрице, помочь ей получить пенсию. Елизавета Андреевна не смогла устоять против бед, которые упали на её плечи. В 1766 году она умерла. Не известны ни точная дата её смерти, ни место захоронения. Она пережила мужа лишь на полтора года, прожив на свете всего сорок шесть лет…
На Русском Севере есть хорошее слово — «берегиня». Так называют женщину — хранительницу семейного очага. Именно такой была Елизавета Андреевна.
